Заканчивался 1941 год. Дни в конце декабря короткие. Зимний вечер рано вступает в свои права. Временное предвечернее затишье, наступившее неожиданно, и кончается так же внезапно. Недалеко от наблюдательного пункта батареи с визгом разорвалась мина, в стороне виден каскад трассирующих пуль, выпускаемых вражескими автоматчиками. Вот в стороне «заговорил» наш пулемет, и передовая оживает — то тут, то там вспыхивает перестрелка. Где-то далеко, в тылу врага, взметнулся столб пламени. Он быстро разросся и скоро небо окрасилось в ярко-красный цвет. Это подожженный нашими снарядами, пылает вражеский склад горючего. И снова тишина.
А на дорогах, этих фронтовых нервах, продолжается оживленное движение. Вот группа солдат с винтовками за плечами, возвращается из бани. В сторону фронта и обратно проходят команды бойцов. Фронт живет! Время близится к полуночи, к новому 1942 году. Мороз крепчает, ярко светит луна, видимость хорошая.
Наши солдаты наряжали маленькую новогоднюю елку, блочных украшений у нас не было. Их заменила вата, надраенные до блеска гильзы от стреляных патронов, рыбки, мишки, зaйчики, козлики, сделанные руками солдат из березовой коры. Казалось бы, неуместно было веселье в то суровое время. А все же оживились, повеселели минометчики. Новогодняя елка всегда напоминает о детстве.
И даже серьезный командир старший лейтенант Н. Сучак довольно улыбался, поощрим затею бойцов. В душе он не переставал дивиться такой перемене в настроении подчиненных. Только собрались сесть за скромный новогодний стол, как вдруг в землянку вошел человек небольшого роста, коренастый, он быстро скинул полушубок. Это был наш парторг батареи Николай Боровик. На груди у него сиял орден Красной Звезды, полученный за участие еще в боях у озера Хасан. Он принес новогодние подарки от тружеников тыла, письма.
Посидели, поговорили. Потом разошлись по своим местам, чтобы враг не застал врасплох.
Я вышел из землянки. Вдруг слышу окрик.
— Стой, кто идет? — неожиданно из-за сосны показалась фигура часового Виктора Творогова.
— Свои, раненый я. Иду в медсанбат, пропусти, служивый! — жалобным тоном проговорил незнакомый голос.
— Пропуск!
— Какой пропуск? Говорю ранен! Не видишь что ли? Человек показал правую руку.
— Стой! Стрелять буду! — Творогов звякнул затвором, направил винтовку в сторону идущего. Тот, видя решительность часового, остановился, но продолжал ныть, скулить, плакать, жаловаться на боль, потерю крови. Виктор вызвал дежурного, который и привел раненого в землянку. Рана оказалась серьезной. Разорвана область левого предплечья, рука висела на шейной повязке. Пока санинструктор осматривал рану, накладывал новую повязку, солдат хвастливо рассказывал, как, находясь в разведке, в трех шагах от него разорвалась мина, и лишь по счастливой случайности, остался жив.
Мне показался подозрительным этот человек. Я знал, что разведчики морской бригады ходили в черных брюках, заправленных в кирзовые сапоги, в телогрейках или полушубках, но, во всяком случае, в распахнутой одежде, чтобы было видно тельняшку. А этот был в ватных брюках, ворот телогрейки застегнут наглухо.
Как ни скуден был паек в то время у нас, на Ленинградском фронте, но разведчиков кормили лучше. И все же они все выли бледными, худыми, а у пришельца щеки лоснились от жира. Насторожило не только это. Я знал, что у нас в этот день не проводилось никаких разведывательных операций. Внимательно взглянув на раненого, я спросил:
— Вы из какой части? Как ваша фамилия?
Тот быстро отвел в сторону беспокойно бегающие глаза, а потом назвал часть майора Боковни и свою фамилию.
— Спасибо, товарищ командир, за помощь. Разрешите, мне нужно в медсанбат и госпиталь.
— Куда же вы? Сейчас середина ночи. Вот дождемся рассвета и дадим вам провожатого, и он доведет вас до места. Вы не знаете, что на фронте не положено ходить в одиночку, а тем более раненым.
Пока раненый снимал с правого плеча телогрейку, я показал, сменившемуся с поста, взглядом на дверь. Он понял меня, пересел и стал крутить самокрутку, в это время снимаю телефонную трубку и вызываю командира I -го батальона 5-й морской бригады майора Боковню. Услышан эту фамилию, подозрительный раненый рванулся к двери, но там перед ним поднялся Творогов и еще два минометчика. Боковня подтвердил названную фамилию, только сказал, что этот краснофлотец погиб в разведке три дня назад. Тело погибшего морские разведчики подобрали, а дарственная фотография девушки была утеряна. На ней была написана фамилия краснофлотца, ею и хотел воспользоваться шпион. При обыске у него нашли пистолет, большую сумку советских денег, карту Ленинграда и какие-то таблицы.
На допросе немецкий агент показал, что ему было дано задание определиться в госпиталь, вылечиться и потом добиться направления в другую часть радистом. Там войти в доверие, завоевать авторитет и затем установить связь с фашистской разведкой, работать по ее заданию.
Но плану врага не удалось осуществиться.
Вот чем запомнилась мне та первая фронтовая новогодняя ночь. А впереди было их еще целых три, только тогда мы не знали, сколько еще зим впереди.
Комментарии закрыты.